apocalyptica — not strong enough (feat. brent smith of shinedown)

  Насколько может быть сложной жизнь. Помножь ее на три и получишь будничный день Клауса Майклсона. Слоняться по дому собственной тенью из угла в угол. Храня в голове сотни мыслей и тысячи опасений. Расфасовывая их по картотекам, помечая особо интригующие страницы жирным маркером. Колючками терновыми овивают они сознание. Душат до хрипоты. Защитить, спасти, дать бой собственным демонам. Они на пьедестале из костей пляшут, зазывая на свой сабантуй. Карминовым нектаром сочатся бусы, что на шею твою они водружают. Хомутом, иголками внутрь сдирают кожу в кровь. Из раза в раз, босиком по минному полю имени Хейли Маршалл. Один неверный шаг и мы возвращаемся на исходную. Устал, восемнадцать лет вальса с яркими вкраплениями танго. Именно такие у вас отношения. Кружите под музыку, с хрустом костей поверженных врагов под ногами. Даже семейная, казалось бы невинная поездка, обернулась очередными эмоциональными горками. Она пришла к тебе, ты не прогнал. Она решила остаться, ты не был против. Она сбежала под утро, ты воспринял это как новый шаблон ваших извращенных отношений.

  Давно перестал смотреть в глаза брата. Боялся что масштабы разрушений причиненных ему тобой, будут столь фатальны, что он никогда тебя не простит. С ней быть не можешь, но и без нее гибнешь. Привязал Хейли Маршалл к себе на веки ребенком. Чтобы не ушла, чтобы не бросила. Позволил ей любить собственного брата, чтобы остался и он. Дурацкий любовный геометрический узор, выстроенный твоим больным манипулированием, работает вот уж почти двадцать лет. Двое, без которых ты не смыслишь существования. Две души, что не позволяют скатиться в безумие. Потерять хоть одно из них, как удалить тот самый неудачный брусок в дженге. Вся конструкция развалится к херам. И ты не позволял ей этого. Себе во вред, наступал на горло, душил ревность. Искал утешение в голубых глазах женщины, которую погубил. Любил ли ты ее? возможно... но она любила сильней. От того и сгинула в пучине тьмы. Это, и твое дурное прошлое. Отвлечение — было твоим спасением, самообман — лекарством от самого крепкого недуга... любви. Клаус Майклсон не должен позволять себе слабостей. Враги всегда находят самые уязвимые места. Любовь — самая опасная слабость из возможных.

  Стук в дверь возвращает из мира, где стены твоего дома разрушены, а по его венам течет черная гниль. По хорошему бы отсидеться, да все жители в курсе что ты тут. Педантичной размеренности шаги до двери. Легкий поворот круглой ручки и Маршалл чуть ли не на тебя валится. Неожиданный визит немой паузой на лице отражается, в то время как волчица переступив порог бесцеремонно огибая тебя проходит вглубь темной комнаты. — Заходи, располагайся, к чему спрашивать разрешение. — сарказмом сочится твой язык, когда ты дверь за ней закрываешь. Полумрак ложится на ее плечи, когда к окну она подходит. Свет уличных фонарей ласкает ее волосы, дымка загадочности придает интимность. — Что-то случилось с Хоуп? — Первой мыслью всегда будет она. Твоя путеводная звезда, надежда этой семьи. Лучик добра в этом темном царстве богов и чудовищ.

  Опровержение твоих опасений, облегчением выходит из легких вместе с воздухом. Раньше ты и представить не мог, как же трудно быть отцом. Двадцать четыре на семь, накручивать себя о благополучии ребенка. Который уже достаточно подрос, чтобы совершать глупые ошибки и страдать от собственного неверного выбора. Повезло что Хоуп твой единственный ребенок, иначе бы ты и вовсе перестал спать. Видимо мироздание слишком хорошо тебя знает, потому ждало тысячу лет, чтобы сделать тебе такой подарок. Берегло тебя и жизни окружающих. Когда вопрос о вашей дочери отпал, ты внимательно изучал силуэт Хейли. В этом полумраке все ощущалось ярче, как бы странно то не звучало. Вечерний покров скрывал вас друг от друга ровно настолько, чтобы все ваши слова были укутаны в безопасной колыбели. — Спустя девятнадцать лет, ты вдруг захотела поговорить о нас... ты случаем братом не ошиблась? комната Элайджи дальше по коридору, тут легко промахнуться. — по старой махровой привычке, облачаешься в броню колкостей. Знаешь, что скользкие темы ничем хорошим не заканчиваются. В этом уравнении слишком много переменных, чтобы выйти сухими из воды без потерь. Кто-то обязательно пострадает. А по-скольку привык страдать ты, то пусть все так и остается.

  Начало беседы, не предвещало легкой светской небрежности о погоде и бабочках. Ты было шагну в сторону стола с подносом, на котором гордо возвышались бутылки с бурбоном. Как ледяной ушат слов Маршалл, вылился тебе на голову и выбил почву из-под ног. Ты замер, оцепенел. Воздух втянутый через нос, так и не нашел выхода. Сердце что было проткнуто клинками и кольями сотни раз, пропустило несколько ударов. Ущипнуть бы себя да проверить, не сон ли это, или дурацкое дежавю. Только где тогда доблестный Элайджа, что вторит о важности семьи. И кучка дохлых ведьм, взявших волчонка в заложники, дабы использовать в своих, сучьих целях.— Если это шутка, то не простительно злая. — Твое всецелое внимание было приковано к матери твоего ребенка. Пока что единственного ребенка. И другие варианты ты не рассматривал. — Это невозможно, иначе моя мертвая матушка не предлагала бы тебе переселение души, в тело смертной девушки. — Мир кажется вот вот грозится рухнуть тебе на голову, а ты лишь делаешь шаг навстречу к женщине, ради которой стоит убивать.

  Непростительно близко. Ощущаешь аромат ее волос, кожи. Тонкие нотки леса, росы, цветов в солнечном поле и самой луны. Хейли Маршалл проворной змеей забралась к тебе под кожу, проползла под ребрами прямиком к сердцу. Где и свила свое теплое гнездышко, да терзает изо дня в день своим присутствием. — Ты точно уверена что... — не решаешься произнести слово на букву "Б", потому что оно изменит все. Это уничтожит Элайджу, расколет семью и возможно, после этого уже ничто не сможет ее собрать воедино. — Ты абсолютно уверена что... это возможно? — так и не осмелился. Трусом окрестишь себя завтра, а сегодня, сейчас, кажется крыше все таки суждено рухнуть, потому что волчонок свято верит в то что говорит.

  Тебе бы радоваться, подхватить ее на руки и кружить как любому достойному мужчине, которому любимая женщина сообщила радостную весть. А ты лишь оцениваешь масштабы пиздеца, что за собой повлекут эти новости, услышь их остальные члены семьи. — И что ты хочешь чтобы я сказал, что все будет хорошо? ... с тех пор как мы вернулись в мир живых, ты так до конца и не объяснилась с Элайджей. Ко мне, ты то льнешь, то убегаешь. — начинаешь закипать, с каждым словом все больше и больше уходя в жестикуляцию. Мимика приобретает все новые и новые броские очертания, полностью перекрывая остальное. — Как я могу сказать что все будет хорошо, когда мы с братом ходим по тонкому льду имени Хейли Маршалл! Шаг влево, шаг вправо, и ты с легкостью опускаешь нас под воду! И с наслаждением держишь, пока ледяная водица своими колючками заливается в легкие!  — накипевшее за все годы, нашло новый выплеск в гневе на нерешимость волчицы. Развернувшись, отходишь на пару шагов. Закрыв глаза сжимаешь кулаки до хруста. Сейчас бы кого-нибудь убить, было бы весьма кстати. Но вместо кровопролития, ты резко поворачиваешься к Эсмеральде этого дома и тычешь в нее указательным пальцем.

  — Ты боишься быть с Элайджей, потому что он тебя ранил. Потому что за той красной дверью, ты увидела то, что не хотела видеть. Каков он на самом деле. Хоть мой брат никогда и не скрывал от тебя, что из себя представляет. Я говорил тебе, что Элайджа лучший из Майклсонов и просил дать ему объясниться. Но потом все пошло по накатанной и он оступился. Он не спас тебя, хуже того, помешал мне спасти тебя. Это был самый ужасный день в моей жизни, Хейли. Из-за тебя, я отвернулся от брата. Был готов разорвать "всегда и навечно". И только когда он вернул свои воспоминания о тебе, и жизнь покинула его глаза точно так же как мои... я понял, что не могу его ненавидеть. Как бы мне не хотелось, ради тебя. Не ради себя или кого-то еще... ради тебя, из-за тебя. — устремив подушечку пальца к виску, ты готов вылить весь ушат дерьма на Маршалл. — Ты постоянно вот тут, и никак не уберешься. Но я заслужил все муки этого мира, а мой бедный брат нет. И весть о том, что ты снова носишь мое дитя, просто уничтожит его. А хуже во всем этом то, что ты сама не знаешь чего хочешь и как важна. Или верней сказать, кого ты хочешь. — руки свободно опав вниз, хлопают о бедра. В твоих глазах блестит ночь, окрашенная в цвета безысходности. Положение в которое вы сами себя загнали, столь шатко, что ты не знаешь чего хочешь больше: спрятать Хейли от всего мира, или прибить ее. И лишь одна мысль о том, что из этой ситуации не выйти без жертв, убивает тебя самого похлеще кола из белого дуба.

Заголовки газет были жестоки – «Мир без Вайба», «Вайб погиб», и тому подобные. Циско понимал, что так надо – Цикада не остановился бы, не добившись своего. Фанатка, Эксцесс, спасла ему жизнь, придумав все это. И теперь... Со всем на свете когда-нибудь приходится расстаться.
Пустота. Огромная, давящая пустота и тишина, в которую валится все хлеще, чем в черную дыру. Он долгое время не задумывался – как это, когда открывал бреши, когда приходили видения... Поначалу это пугало, но стало привычным. Надо? Без проблем. Все получалось само собой. Когда это было нужно, Вайб приходил на помощь всем. Вот только... Конечно, Циско бывал в опасных ситуациях, но как-то получалось выкрутиться. Но только не сейчас. Фанатики – однозначное зло, в отличие от фанатов. С фанатиками не договоришься, они не слышат ничего.
И теперь – пустота. Тишина. Темнота. Циско остался один ночью в СТАР лабс – он собирался уезжать к родителям. Надо было переждать это время, прийти в себя. Понять, что делать дальше. Пока он как обычно, торчал за компьютером с чашкой кофе, просто убивая время. И вслушиваясь в тишину...
Руки все еще болели. И хотел бы открыть брешь, смотавшись как можно дальше отсюда, да не вышло бы, и не только потому, что надо было залечь на дно. Рана от кинжала Цикады причиняла боль – использовать силы не вышло бы. Иначе ушел бы на Землю-2 как минимум. А то и дальше.
Вся моя жизнь – темная комната. Одна большая, темная, комната... Вот эта самая. И что дальше? Теперь, когда Вайба не было рядом, в душе поселилась пустота. Стоп, это что получается? Это что, как у Кейтлин с Мороз? Он думает о Вайбе как о другой личности, да серьезно? С другой стороны, так и было. Давно уже не только псевдоним, хотя так далеко, как у Кейтлин, не зашло.
Работать не получалось, так что вместо отладки систем Циско просто шарил в интернете, в который раз натыкаясь на все те же заголовки, которые причиняли боль. В конце концов он отправил сообщение: «Фелисити, надо посоветоваться».
Подумал-подумал и добавил: «поговорить, в общем».
Поговорить. В два часа ночи. Конечно. Она вот сейчас возьмет и ответит тебе. Поэтому добавил еще «когда  тебе будет удобно». Такой очевидный намек на то, что удобно именно сейчас.
Не ищите ад в другом мире. Он – в нас, и только мы способны его преодолеть. Вот это – личный ад. Здесь и сейчас. Заголовки, пустота на месте второй личности. Действительно... Нет, это не ошибка.
Такое чувство, будто и он сам умер. Не только альтер-эго. Не только инсценировка. Эх, фанатка, натворила, вот в самое сердце. Ну хотя бы жив. Только это почему-то не успокаивало.
То чувство, как будто тебя нет... Чувствуешь себя призраком. Конечно, с людьми общаешься, с командой вот, но при этом тебя словно и нет. Словно все это неправильно. Словно смерть была настоящая. И не смерть Вайба, а его, Циско. Жутко. По-настоящему жутко. Нет, не надо сейчас о смерти. Неважно, притворной или нет. Кто же он все-таки – больше Вайб или больше Циско?  Где же истина? Истина не всегда такова, какой кажется. И не поспоришь.
Вопрос на миллион. Лучше заняться работой. Заняться хоть чем-то...
Сон – или видение – пришел незаметно. Что-то хаотичное... Кровь – руки в крови, какие-то таблицы, холод... И тут же прошло. Руки болели. Циско посмотрел на ладони – кровь проступила сквозь бинты. Да чтоб тебя...
...Утро. Он умудрился заснуть прямо за компьютером. Прямо вот так, даже в комнату отдыха не ушел. Циско посмотрел на часы на мониторе – может, переселиться сюда? Нет, плохая мысль.  Кофе давно остыл, конечно. Пришлось вылить. Скоро придут остальные.
Циско поставил на стол новую кружку с горячим, бодрящим кофе и только сейчас обнаружил уведомление о сообщении. От Фелисити.

Не то, чтобы Тони после Афганистана так уж тянуло к армейским... Он успешно переругался со всеми знакомцами из высших чинов, кроме разве что Роуди. Отказ от производства оружия и десятки нарушенных контрактов взбесили уйму народа, а кто-то даже предпринимал попытки продавить Тони изменить решение и… это определенно не могло закончиться миром! С другой стороны, против простой солдатни Старк ничего не имел: солдаты — всего лишь люди, которые выполняют свою работу, а нравится лично ему их работа или нет — не столь уж важно. Военные базы тоже в некоторой степени нравились Тони. Атмосферой и возможностью хоть немного отвлечься от собственного статуса миллиардера, общаясь с рядовыми и младшими офицерами. В общем, отказываться от предложения Роуди навестить его Тони не стал. К тому же, он давно не видел друга лично. Сказывалась занятость обоих. А еще начало сентября — вполне себе отличное время для того, чтобы сменить деловой костюм на камуфляж! Не жарко, не холодно, не слишком грязно, ведь до затяжных дождей еще не дошло, и почти не надоедают москиты.

Развлечения…

А развлечений на самом деле хватало. С этим на военных базах, вопреки строгой дисциплине (хотя с появлением Тони эта самая дисциплина автоматически становилась не такой строгой), проблем не было. Покатушки на военной технике — классика жанра. Потравить и послушать байки — тоже. Тем более конкретно у здешних ребят чуть ли не своя мифология сложилась вокруг обрамляющего базу леса. Тут вам и выпотрошенные звери, и убитые обескровленные жители городка неподалеку, и пропавшие без вести солдаты, отправившиеся в самоволку — тот еще полет фантазии, достойный страшилок у костра в бойскаутском лагере! Хотя, если верить Роуди (а не верить причин не было), люди действительно в лесу пропадали, а служебные собаки бывало находили задранное зверье. Кстати, собаки — тоже вполне себе развлечение. Нечто вроде “пощекотать нервы”. Можно было бы, конечно, надеть рукав и позволить кинологам потравить на себя овчарку, но Тони, максимально непривычному к животным, достаточно было просто погладить собаку без намордника, чтобы словить острых ощущений.

Стрельбище — отдельный сорт удовольствия. В тирах на гражданке (даже там, где тренировались профессионалы) ассортимент оружия едва ли сравнится с тем, которым располагали военные! И над оружием Тони хоть больше не работал, а некоторый интерес к нему не утратил. Не утратил и стремления на практике попробовать кое-что из образцов чужого производства. Стрелком Тони был, конечно, не то, чтобы уж слишком метким и умелым, но кое-какими навыками обладал. Не мог не обладать.

Ряд мишеней впереди. На голове наушники. В руках McMillan TAC-338. Мэйсон — инструктор — дал последнее напутствие, и Тони приложился к прицелу. Выстрел. Наушники заглушили хлопок. Тони скинул наушники и оглянулся на инструктора. Тот уже высматривал в бинокль результат его выстрела. Тогда же Тони отвлекся, позволив себе случайный взгляд на кромку леса справа от стрельбища. Уловил движение в густом подлеске. Нахмурился и снова приложился к прицелу, пытаясь понять что это там такое мелькнуло.

Не разобрал. Не разобрал и не смог противостоять собственному любопытству.

— Я сейчас, — бросил Мэйсону и жестом обозначил в каком направлении собирается отойти. Перекинул через плечо винтовку и, получив одобрительный кивок, двинулся к лесу.

Снова движение. Тони сощурился, вглядываясь. Любопытство перетекло в азарт. Ринулся дальше в лес, позволяя неизвестному увести себя от границ военной базы. Не самый умный поступок со стороны Тони, но интерес перекрыл голос здравого смысла, да и у Старка не было никогда проблем с уверенностью. Он точно знал, что не заблудится — Д.Ж.А.Р.В.И.С. всегда на связи. За собственную жизнь Тони тоже не волновался — давно оправился после операции на сердце, да и оружие за плечом укрепляло чувство безопасности.

“Какого?..” — заметив нечто темное и быстрое меньше, чем в паре десятков шагов от себя, Старк только и успел, что снова схватиться за винтовку.

Невольно вскрикнул, когда нечто вылетело из зарослей и навалилось на него всем весом. Выставил вперед винтовку, принял на нее удар — настолько сильный, что сам Тони лишь чудом не рухнул наземь. Несмотря на то, что оказался застигнут врасплох этим нападением, вовремя взял себя в руки и отпихнул нападающего назад. Следовало бы атаковать сразу, но Тони не смог. Уставился на человека перед собой. Впрочем, человека ли?.. Помятый вид, бомжеватый прикид и дико вытаращенные глаза, конечно, вполне можно приписать человеку, а вот зубы… Чужой оскал здорово вышиб почву из-под ног. Тони ошалело уставился на визави, а тот… Тот снова бросился вперед, словно бы в попытке вцепиться в Старка своими жуткими зубищами! Тони скользнул в сторону, уклоняясь. Инерция сыграла с противником злую шутку — он пролетел вперед и, споткнувшись, покатился по земле. Больше Тони не церемонился. Стрелять не стал — не был готов убить человека (возможно человека…) — однако прикладом по лицу приложил крепко. А потом еще раз, еще и так до тех пор, пока загадочный нападавший не притих.

— Что ты за… — договорить Тони не успел.

Притих нападавший совсем ненадолго, и разбитое прикладом лицо явно не стало для него проблемой. Он снова атаковал, а обескураженный такой напористостью Старк громко выругался на смеси английского с немецким и русским. Продолжил бить прикладом, не давая противнику подняться. Нападавший, словно чертов неубиваемый Терминатор, упорно пытался встать и атаковать!

“Что делать?” — вполне логичный вопрос. Он пульсировал в голове, но Тони никак не мог нащупать на него ответ. Старк точно знал, что не должен поддаваться панике, однако на этом его понимание ситуации заканчивалось. Перехватить винтовку и выстрелить? А успеет ли? Фактически противника сейчас на земле удерживали только бесконечные удары прикладом по голове…

Тони Старк у мозгоправа. Звучит, конечно, так себе, но благо изливать душу сегодня предстояло не Тони. “Я там только в качестве сопровождающего” — как-то так убеждал сам себя, сдерживая нарастающую тревогу. С тревогой вообще была беда в последние дни, и даже чудесные колеса доктора Петерсона не очень-то ее глушили. Но. Нет. Сегодня Тони просто сопровождающий. Наташа тоже. Если бы не сломанная рука, то Старк бы решил, что присутствие Наташи излишне — доставить Соловья из точки А в точку Б он вполне в состоянии самостоятельно (особенно заручившись помощью личного водителя) — однако гипс предстояло носить еще неделю. Чем завершится разговор с мозгоправом… мозгоедом — решительно непонятно. Как отреагирует Артур? Загадка. Только вот при случае Тони с одной здоровой рукой его угомонить не сможет. Как вообще угомонить хтонь, в которой силы столько, что хватает в спарринге со Стивом на равных стоять? Без Наташи шансы стремились к нулю. Хотя с Нат тоже не то, чтобы были шибко высоки. С другой стороны, в способности подруги к приручению хтони Старк верил куда больше, чем в собственный талант дрессировщика. К счастью, Артур агрессивным или взбудораженным не выглядел. Он выглядел спокойным, пускай и явно подавленным.

“Все окей, в нашей команде главный дебошир по-прежнему я!” — еще немного самоубеждения. Тревога ушла глубже, но не исчезла совсем.

Про чертовых магов Тони предпочитал не думать, да и не до Стрэнджа с Максимофф как-то было. Просто… Сама по себе идея вести Артура к стороннему человеку (пускай и специалисту по вправлению мозгов) несла определенный риск. Как минимум: нельзя дать всплыть чему-то, что явно или неявно выдаст истинную природу Артура или даст повод задуматься о его причастности к магическому ордену. Не сказать ничего лишнего о делах Мстителей — тоже важно. Впрочем, в умении Артура хранить секреты Тони не сомневался. Не сомневался он и в том, что Соловей запомнил придуманную для него легенду про двоюродного племянника мисс Поттс, побывавшего в горячей точке. Нет, все сомнения Тони фокусировались вокруг того, что Артур — это Артур. Со своим особым взглядом на жизнь, такими же особыми манерами ребенка в теле взрослого (пускай молодого — больше двадцати едва ли дашь! — но все-таки взрослого) и полной потерянностью во времени. Скрыть то, что он не человек едва ли возможно в принципе! С другой стороны, Тони платил достаточно, чтобы доктор-мозгоклюй не лез туда, куда не приглашали и не задавал те вопросы, которые будут уж слишком неудобны Мстителям.

— Ты можешь закончить с ним разговор в любой момент, — мягко напомнил Тони Артуру. До нужного этажа оставалось всего ничего.

— Может все-таки закинем ему пару жучков в карманы, а? — эта реплика уже предназначалась Наташе. — Чисто подстраховаться! — добавил Старк, упреждая возможные возмущения.

В кабинет мозгоеда зашел первым. Одетый с иголочки (и с разрисованным маркерами гипсом на правой руке), обвел помещение царственным и излишне пристальным взглядом.

“Ты мне уже не нравишься”, — человека в кресле “поприветствовал” также взглядом: не столько внимательным, сколько подозрительным. Возможно, при других обстоятельствах и в другом месте Тони бы отреагировал на этого типа куда менее враждебно (вряд ли!), но… имеем что имеем? Тем более Старк сам его выбрал.

— Он — клиент, — коротко обозначил Тони и жестом указал на Артура. Взглянув на мозгоправа исподлобья, мысленно добавил:

“Обидишь его, и я тебя по судам затаскаю!”

От угроз вслух воздержался. Во-первых, и без того очевидно. Во-вторых, надолго задерживать на себе внимание Тони не хотел. Он отошел к одному из книжных шкафов. Уходить из кабинета явно не торопился. Изображая крайнюю заинтересованность в литературе на полках, Старк прикидывал куда бы закинуть очередной жучок. Раз уж по карманам Артура распихать не дали, то хоть в кабинете парочку оставит! Не бросать же Соловья один на один с этим вот!

Если бы Циско кто-то сказал, что случится сегодня, он бы не поверил. Предпочел бы убедиться лично. А потом уже... С командой Флэша хватало приключений и так, поэтому свободное время, потраченное все-таки с пользой и для себя, и для команды, было благословением. Приключения же ждали его и так на каждом шагу. Но неужели здесь? Нет, здесь его ждет только кофе.
Хозяйка кофейни поставила перед ним чашку, взяла другую... Кажется, она не против, совсем не против общения. Отлично! День может стать еще лучше.
— Интересная точка зрения... Время и правда относительно. Наука до сих пор спорит о путешествиях во времени, ведь считается, что для этого есть ограничение – скорость света... Простите, я сказал это вслух? Вы философ или ученый? И почему тогда кофейня?
Кофе, в свою очередь, был божественным. Как она так точно угадала, что ему нужно? Он сам порой мог не угадать, предпочитая что угодно, лишь бы сладкое и крепкое, создающее нужный для работы настрой.
— Что до здесь и сейчас, то прямо здесь и прямо сейчас я пью кофе в обществе самой красивой девушки, которую только видел. И мне это нравится. Циско Рамон, — представился Циско. – Ваш акцент? А, точно...
Только сейчас он прислушался к речи девушки... но если бы она не сказала, Циско не заметил бы.
— Нет, просто я раньше вас не видел. Вот когда вы сказали про акцент... Вы жили в Англии, верно? И как вам здесь?
Романтический... хорошо, почти романтический момент прервал какой-то глухой звук... Откуда это? Становится все страньше и интересней...
— Это что? – Циско хотел было подшутить на тему, как все быстро развивается, но споткнулся о напряженный, тревожный взгляд девушки, да так и застыл с открытым ртом, прижал уже-не-незнакомку к себе – ну как после этого считать девушку незнакомкой – уцепился за ближайший столик свободной рукой.
Тряхнуло сильно. Чашки задрожали... Жидкость стала подниматься вверх... Толчок. Кофе расплескалось. Стоп. Жидкость так ведет себя только если рядом есть тахионы... С их ускорителем все точно было нормально, а вот девушка явно понимала, в чем дело...
Все успокоилось. Толчок был хоть и мощный, но один, и можно было выдохнуть. Циско посмотрел на девушку, чуть отстранился...
-Это что сейчас, как в Докторе Кто было?
За окнами кофейни был не Централ-сити. Какое-то время там был просто вихрь, и ведь Циско такое уже видел... на волнолете. Точно.
— Среди Легенд вас не было... это было путешествие во времени или только в пространстве? Это так круто!
Особенно если он будет не только техподдержкой, но и лично все увидит... Но что-то было не так. Неправильно...
— Только не говорите, что мы на другой Земле!
Конечно, для Циско это не было проблемой... Это было даже интересно. Еще интереснее, чем просто прошлое или будущее. Прошлое или будущее другой Земли – вот что интересно вдвойне!

Мария потихоньку начала привыкать к жизни в гареме. Она еще, будучи на корабле приняла свою судьбу. Девушка думала, что будет рабыней, которую загрузят работой. Но, к счастью, ее судьба сложилась по-другому. У нее была чистая одежда, вкусная еда, мягкая и теплая постель. Что еще желать? Единственное, чего боялась девушка — что султан призовет ее в свои покои. Но может, этого никогда не произойдет. Некоторые девушки из гарема все рассказали Марии, поэтому она пока не думала о своем страхе. Сегодня к султану повели Александру. Мария беспокоилась о своей подруге, но в глубине души надеялась, что все пройдет хорошо.
Сегодня девушки отправились на урок турецкого. Марии сложно давался новый язык, но что бы и дальше жить в гареме, нужно учиться. Нигяр Калфа сегодня была раздражена больше, чем обычно. Она то и дело ругала и подгоняла девушек. Мария почти привыкла к жизни во дворце. Девушка решила немного задержаться после урока, и немного попрактиковаться в языке. Она совершенно не заметила, как быстро пролетело время. Мария поспешила вслед за девушками, которые удалились на приличное расстояние. Нигяр Калфа прикрикнула на Марию, чтобы та быстрее шевелилась. Девушка засуетилась. Она пыталась нагнать остальных девушек. Дорогу перекрыла стража. Крепкие мужчины вели незнакомца. Мария остановилась и взглянула на юношу. Девушка никогда не видела таких прекрасных и чарующих глаз. На секунду, их взгляды пересеклись, и девушка поняла, что у нее возникли чувства к парню. Юношу поспешили увести, а Мария некоторое время стояла и смотрела вслед удаляющейся стражи. За короткую жизнь во дворце, Мария видела разных преступников, которых сажали в темницу, а наутро казнили. Девушка очень хотела спасти этого юношу, но это было очень опасно. В случае провала, славянку могли казнить. Мария вернулась в покои, и дождалась того, когда все уснут. Александра еще не вернулась. Обычно, султан не оставлял наложниц на ночь, но сегодня решил сделать исключение. Это было на руку Марии, так как подруга, скорее всего начала бы выпытывать. куда это ее землячка собралась по среди ночи.
Девушка старалась идти бесшумно, чтобы не попасться на глаза Нигяр. Хоть ей и было страшно, но ей двигало желание помочь незнакомцу. Мария знала, в какой стороне темница, и тихо последовала туда. Стражники были заняты игрой, чтобы скоротать время. Обычно, никто не стремился попасть в темницу. Девушке пришлось дожидаться подходящего момента. Ей удалось миновать стражу. Камеру с юношей быстро удалось найти. Мария взялась двумя руками за прутья и с улыбкой посмотрела на заключенного. Он сидел на полу. Сперва, он не заметил девушку.
— Пссс — тихо позвала наложница. Она нервно обернулась, рассчитывая, что никто ничего не услышал.
— За что вас посадили сюда? Вы прибыли к султану? Откуда вы? Как вас зовут?
Мария смущенно улыбнулась, и опустила глаза. Она понимала, что юноша не захочет доверять ее, и вряд ли ответит на ее вопросы.
— Я знаю, вы думаете, что  мне нельзя доверять. Но, если вы невиновны, я могу помочь вам выбраться.
Девушка еще раз опасливо обернулась. Но к ним никто не спешил.
— Меня зовут Мария. — девушка снова смущенно отвела глаза. — Я одна из наложниц султана Сулеймана. Я немного знаю все о дворце. Знаете, мне кажется, что вы хороший человек. Я очень хочу помочь вам.

Как же легко и просто говорить, что все будет хорошо, но так ли это? Маленькое путешествие в Новый Орлеан показало, что Хоуп даже и не подозревала, что о ней будут думать… Будут искать и зачем только я ввязалась во всю эту неразбериху? Попав в прошлое, которое не такое… Испугавшись и понять, что дороги обратно не будет? Изменить что-то? Или же? А черт только и знает…
  «Охх, Лиззи, какая-же у тебя каша в голове!»
Прервав себя на раздумьях, я все же решила, что хватит страдать и искать способы вернуться обратно. Чем здесь плохо? Да, все кажется… все здесь кажется, каким-то несовременным и устаревшим, но ведь Хоуп как-то освоилась здесь. Может и мне стоит позабыть о том, чтобы не говорить, кто я такая? Хотя, кому рассказать, что я из будущего? Машина, врачи в белых халатах и комната с препаратами мне обеспечена.
  На самом деле, хотелось ворваться к маме, к отцу и их друзьям, устроить мозговой штурм и просто потом дальше огребать, и расхлебывать последствия… Но, как скажет моя сестренка, что нельзя так и нужно сидеть тихо. Но, к черту Джоззи, ее здесь нет. Здесь только я. 
  Темнело, становилось слишком холодно и безлюдно, становилось грустно и еще больше депрессия сжимала и загоняла в самоедство самой себя. Хотелось магии и интересных, душе-захватывающих и опасных приключений. Хотелось чего-то, что сможет сдвинуть с места грустную запятую в моей судьбе и продолжить рассказ. А пока – только грусть и тоска.
  Добравшись до бара, я сжимаю артефакт, из которого недавно выкачивала магию. Чувствую, как магия наполняет меня и хочется даже улыбаться. Хочется чего-то, но пока что даже не могла придумать чего. Зайдя в многолюдный бар, сев за барную стойку и заказав кровавую Мэри, я даже удивилась, что не поинтересовались о документах. А ведь липовые права я уже успела раздобыть в Новом Орлеане, может быть, еще пригодятся сегодня?
  Пока делали коктейль, я осмотрелась. Немного накатил страх и паника, когда увидела Деймона Сальваторе. Помнится, в эти времена он любил отключать свою человечность? Взяв свой коктейль и переместившись на свободные диванчики, я начала немного грызть трубочку, толи от волнения, толи от того, что могу сейчас что-то ляпнуть. А ведь недавно сама хотела найти кого-то из своего времени и рассказать все, а сейчас? Сейчас в голове полная неразбериха, как и в прочем с самого момента появления в этом времени.
  Выпив почти сразу же коктейль, захотелось повторить или же просто я решила напиться? Поставив пустой бокал на маленький столик, взглядом словила еще двух вампиров, возможно, продолжение будет интересное. Ведь магии хочется и устроить что-то непонятное. Тихо жить я никогда не умела. Перекинув ногу на ногу, я не долго думая, прошлась обратно до барной стойки, где и сидел как раз Сальваторе. Заказав коктейль, я стала наблюдать за парой. Они были вампирами, ведьма или же будь гибрид ведьмы, как я – сразу поняли бы это. Интересно, а где в этом времени сейчас Кай? С дядюшкой, который пытался меня, да и не только меня, а весь мой клан – будет интересно.
  Сделав еще глоток коктейля, я все же решила, что хватит молчать и нужно с кем-то заговорить… С двумя вампирами или с Сальваторе?
  — Деймон Сальваторе, — не долго думая, я все же обратилась к вампиру.
  – Как дела? Как Елена? – Да, гениально, мы же не знакомы в этом времени. Хотя, какая разница? Пусть дальше будет так… как идет…
  «Ну, что? Будь, что будет?»

«Что со мной не так?», вопрос, которым задаётся каждый хотя бы раз в жизни. И он слишком часто преследует меня в последний год, особенно ха эту неделю. С той самой минуты, как перестало биться сердце ещё одного члена семьи Гилберт. Моё сердце. Седьмой день с моего превращения подходит к концу, седьмой день подряд меня тошнит от одного запаха и, тем более, вида животной или донорской крови. Текущая по чьим-то венам, такая свежая и тёплая — только эту кровь не отторгает мой организм. Но почему? Стефан с Деймоном не смогли понять. Они говорят, что ещё никогда не встречали вампира, что не смог бы пить донорскую кровь.

Так и что же со мной не так?

Этим днём мы приехали в колледж Уитмора с Деймоном и Бонни в поисках совершенно других ответов, но эта поездка, в глазах более опытного и контролирующего свою жажду вампира, оказалась неплохим шансом потренироваться, научить меня пить понемногу, обойтись без лишних жертв и смертей. Почти что уверена, что каждый шепчется за моей спиной: как же Елена переживёт, если сорвётся, вина за чью-то смерть захлестнёт её с головой, она не сможет жить дальше, омыв свои руки чьей-то кровью. И они правы. Не смогу. Но если даже Деймон смог измениться, смог заслужить доверие родного брата, моё, наших друзей, перестал кусать и убивать наших одноклассников, у меня тоже должен быть шанс. Шанс справиться с этой новой непрошенной жизнью и обрести над ней контроль.

Переступаю порог одного из кампусов колледжа ближе к полуночи. Когда веселье в «Доме-убийце» в самом разгаре. И как я согласилась на это предложение Деймона? Позволила себе не только нарядиться в нелепый наряд с платьем, едва прикрывающим бёдра, но и оказаться в эпицентре пьяных развязных студентов, любой из которых может пораниться в процессе своего веселья? И вроде как в этом весь смысл: остаться незамеченной в толпе, научившись при этом пить понемногу и отпускать «жертву», стирать память, но понимание всего этого вовсе не значит, что мне не страшно.

Бонни почти сразу теряется где-то в толпе, а вот Деймон, остающийся по правую руку от меня, едва ли вселяет уверенности. Знаю, что не смогла бы попросить о чём-то подобном Стефана. После летнего срыва он вновь перестал питаться людьми, и какой бы девушкой я была, заставляй своего возлюбленного наблюдать за тем, как чужие клыки впиваются в человеческую шею, а запах крови, текущей по чужим венам, сильнее прежнего просачивается в воздух? Но значит ли это, что старший Сальваторе — лучший вариант для обучения самоконтролю?

Глубокий вдох. Здесь так много людей, такой сильный запах крови, а я, кажется, не кормилась с самого раннего утра, как мы выехали из Мистик-Фоллс. Держать себя в руках сложно, но, стоит признать, громкая музыка помогает хотя бы немного: невольно отвлекаешься на неё и морщишься от шума, бьющего по ушам. Ещё одна «прелесть» вампирской жизни.

— Он, — сделать выбор мне было нужно раньше, чем голод окончательно даст о себе знать и заставит необдуманно на кого-то напасть. Взгляд задерживается на незнакомом пареньке, упорно подливающим в стакан своей собеседнице всё новые и новые порции пунша, по запаху самого что ни на есть алкогольного. И на фоне той же утренней студентки, причинить вред которой я побоялась, увидев на дисплее её телефона беззаботное фото с младшей сестрой, этот парень не вызывает жалости. Полагаю, этой ночью он хотел воспользоваться не самым трезвым состоянием своей «подруги» и заслужил попасть под вампирский прицел.

— Как… Это будет происходить? — всего на мгновение я теряюсь, но этого оказывается достаточно, чтобы понять: совсем не представляю, с чего начинать. Как обычно вампиры пробираются к своей жертве? Так, чтобы их никто больше не заметил. Нам ведь не нужны крики и паника всего кампуса. — Мне внушить ему пойти за собой? — оборачиваюсь к Деймону в поисках ответа в его глазах. Внушение — ещё одна «суперспособность», которую мне предстоит изучить.

Чувствовать себя слабой и беспомощной всегда паршиво, но так ли это плохо на самом деле, если я не знаю, как быть вампиром? Не о волшебном спасении и обращении думала в машине под тем мостом, когда просила Стефана сохранить жизнь своего лучшего друга. Полагаю, часть меня тогда была готова к смерти. Осознавала, что это случится, когда воздух в лёгких заканчивался, ремень не отстёгивался, а Сальваторе не было видно на горизонте. Я почти сдалась. И никак не ожидала очнуться в собственной постели на следующее утро, лицом к лицу сталкиваясь с ужасающим открытием: прежняя Елена Гилберт мертва, и теперь она вампир.

Кетч только  хмыкает. Он не торопится, позволяя Дэвису сделать свободный выбор. В принципе, его устроят оба варианта, даже если за драку «горячие»  достанутся и ему тоже.  У Артура вообще странное отношение к наказаниям. И он с удовольствием посмотрит, как Дэвис  ползает по траве в поисках булавки.
Мелкий хмуро глядит на него,  и опять огрызается. Кетч покачивается с носка на пятку, ожидая, что тот выберет. Занятия на сегодня у него закончились, до обеда довольно  времени, так что можно и подождать.
Развлечение  портит появление  приятеля Дэвиса. Этого Артур знает в лицо, но имени, конечно же, не помнит.  Досадливо скользит взглядом по рыжеватому мальчишке. Третий лишний в его планы не входил. А тот шагает прямо по траве, под подошвой ботинка  слышится тихий треск.
— Дорожки в парке проложены не просто так, — высокомерно улыбается Кетч, но в глазах разочарование. Дэвис мог бы получить  подзатыльник, перепачкаться в земле и траве, но отыскал бы потерю,  и забава закончилась бы вполне безобидно, — Следует смотреть, куда ставишь ногу, а тебе, Дэвис, на будущее —   внимательнее следи за своими вещами.
О, когда один из мелких нажалуется кому-то из кураторов, Артуру достанется вовсе не за то, что он косвенно виноват в порче школьного имущества. За  сломанную  булавку  получит  тот, чья она. Но директор Хесс потратила почти десять  лет, чтобы выстроить свою вертикаль власти и истребить в Кендриксе освященную столетиями традицию  «цуканья»  — прислуживания младших учеников старшим.  Ученики подчиняются кураторам и трепещут перед директрисой и лишние ступеньки в этой иерархии не нужны.
— Тимми и Микки, как мило. Просто два щеночка. Поздравляю, Дэвис. У тебя замечательный друг. С такими друзьями и врагов не надо, — Кетч всегда оставляет за собой последнее слово, он же в каждой бочке затычка.
После обеда  Кетч идет на назначенные дополнительные занятия по ненавистной алгебре, вечером пишет  ответ на письмо отца. Холодно-почтительные и вежливо-сдержанные слова привычно ложатся на бумагу с гербом школы. Артур  соглашается с решением отца, справляется о делах в доме и высказывает приличествующие надежды, что все в порядке и идет своим чередом, благодарит за присланные карманные деньги. И про себя думает, что на самом деле  провести каникулы в школе не так уж ужасно. Во всяком случае, здесь  не сопровождают наказание многочасовыми нотациями.
Во время общего ужина,  он случайно узнает, что этот мелкий придурок сам отправился к Хесс и  сознался. Наверняка еще и наябедничал. Здесь доносительство не считается недостойным, скорее —  наоборот. Лицемерием пропитан сам воздух,  и Артур сам давно пропитался им до кончиков аккуратно подпиленных ногтей. До самого сигнала отбоя он ждет, что его вызовут к директору для порки или еще хуже – заставят  писать строчки. За семь лет, проведенные в Кендриксе, Артур уже наизусть выучил первые шесть сотен строк «Илиады» в подлиннике, включая половину списка кораблей.  Мадам Хесс не имеет привычки откладывать заслуженное возмездие надолго и особенно любит назначать взыскания  на вечер, чтобы  у  провинившегося была ночь на обдумывание своего проступка, пока он ворочается на жесткой кровати, стараясь устроить поудобнее пострадавшую часть тела.
По сигналу «спать» дежурный куратор выключает  в спальнях   свет, остаются только синие дежурные ночники в коридорах.  Батарейки для фонариков —  самая ценная валюта среди учеников. Еще есть свечи —  их проще раздобыть. И то, и другое используют украдкой, таясь  от учителей.
У Артура фонарик с динамо и аккумулятором. Артур сидит на кровати и   вертит в пальцах булавку с жемчужной головкой. Точно такую же, как та, что  украшает его собственный школьный галстук и как та, что сегодня утром раздавил приятель Дэвиса. В  верхнем ящике прикроватной тумбочки лежит десяток одинаковых коробочек. В них форменные жемчужные булавки и форменные же запонки с гербом Кендрикса. Отец каждый год присылает ему их в подарок на день рождения и на Рождество. Семья Артура более чем обеспечена. Старые деньги, старый род, пусть и нетитулованная,  но аристократия, возводящая свою фамилию к сомнительной славе Джека Кетча, занимавшего должность королевского палача  сначала  при королеве Бесс, а затем  при Джейми — Шотландце.
Кетч сует булавку в карман фланелевой пижамы и беззвучно выскальзывает в коридор.  Каменные полы леденят босые ноги.  Старое здание не прогревается и к середине лета, в спальнях и коридорах более чем  прохладно даже летом, что уж говорить о промозглой лондонской зиме.  Руководство Кендрикса любило традиции,  верило в пользу свежего воздуха и в то, что двенадцать  градусов тепла —  самая подходящая  температура для сна. Окна в общих спальнях на ночь непременно открывались, так что неудивительно, что в дортуарах  младшие ученики  норовили после отбоя забраться в постели вдвоем. Согреться куда легче было, прижавшись друг к дружке и накрывшись двумя одеялами.
Он тихо крадется вдоль  спален. Двери приоткрыты,  петли хорошо смазаны, чтобы не скрипеть и не предупреждать нарушителей распорядка о появлении куратора. В одной из спален мерцает огонек свечи. Кетч оглядывается и прислушивается – не слышно ли шагов, потом заглядывает  через щелку в комнату и видит у стола  в колеблющемся свете черную растрепанную челку и тонкий нос склонившегося над книжкой или тетрадкой мальчишки.
— Дэвис, — шепотом зовет он, голос его звучит мирно, — Подойди на два слова?
Старшим входить в спальни младших запрещено. И насколько  Кетч знает  привычки директора Хесс, та ни за что не выдала бы Дэвису новую булавку сразу же. Сначала помучает заполнением бумаг, затем отправит к кастеляну,  а тот  станет тянуть время не от лени, а чтобы провинившийся лучше усвоил, что всякий поступок имеет последствия.

// Когда еще не понял, каким быть надо
Суровым или прикольным, свободным или женатым.
Хитровыдуманным или простоватым,
И когда ты в системе еще не расставил координаты //

  ... щемит в душе тоска: да, синий сигаретный дым, впивается в глаза, как будто следы от очередного похмелья пытается выжать. Черт, говорил же Илюха, что завязывать надо хоть иногда. Но, поймите правильно, не каждый раз оказываешься в Москве. И не так, чтобы на один день, два музея, МакДональс, да, цены в ЦУМе высмеять, и эту тупую моду, совсем непонятливо. О, нет. Не так все просто, братан. Я тут же второй месяц. И чувствую себя самым настоящим москвичом, который понаехал. Ага. Хозяин Алтушки, даже не двушки. Цена такая, что Стас уже просто молча кладет сумму на лапу доброй женщине русской наружности без акцентика. Мне же просто смешно за этим наблюдать. Да, и херня это все. Херня то, что денег нет, в кармане пусто. Херня, что не знаешь, что будешь завтра есть. Вообще херня. Есть какой-то запас еды, есть старая плойка, компания друзей. И, самое главное. Есть работа. И даже не работа.

  Юмор.

  У меня был юмор. В свои двадцать три у меня был юмор. И только он. Я сделал ставку на него, контрольный выстрел. Поз меня подначивал, Катька запихивала нас в поезд нашими же сумками, звонко смеялась и желала удачи. Под тридцатник ей, как и Димке, а подростковая ее наивность вела нашу команду вперед. Димка по ней скучает, звонит, каждый день. Вот у Димки есть жена уже, у Стаса тоже все ближе счастливый день. А мы с Дроном были увлечены шутками. Наши яркие любовницы, с которыми самые охуенные ночи проводишь. Ну, и алкоголь был у нас всех, когда день был очень удачный. А нам, простым воронежским, много для счастья не надо было: похвалили нас на студии, дали нам зеленый свет, а иногда и просто улыбнется кто-то из Comedy, и все, и мы плывем, как нимфетки на выпускном. Ага.

  Ну, мы плывем. Воронежские, яркие, желающие продвигать наш Спорный Вопрос вперед. А была среди нас и нудящая правильная сторона. Непонятно зачем приведенные за ручку к нам Питерцы. Нахрена они нам нужны в уже готовом коллективе я пытался понять до сих пор. На трезвую голову плохо получалось, а на пьяную было уже все равно. Нет, ну, а нахрена нам эти театрала? Или кем они там себя считают? Пиздец. У нас был уже готовый коллектив, готовые идеи. И эта идея, я просто напомню, и зацепила Гавра! А теперь выясняется, что есть еще какой-то театр в Питере, которые тоже занимается Импровизацией, и руководство ТНТ решило, что это ж охуенный шанс совместить нас вместе. Мне вообще не понравилась идея делиться своим. Я так Стасу и сказал. Тогда он прочитал мне лекцию прямо в поезде, что нес в столицу, и, конечно же, уболтал меня. В конце концов я поверил, что без этих трех интеллигентов нам в телевизор не попасть.

  Но когда я их увидел... Бля. Я вспомнил все матерные слова, которые слышал на МашМете, помножил их на двое, но вслух сказал только сдержанное, тихое, сказанное куда-то в сторону: блять. Коротышки: одного не видно вообще, а еще и волосы светлые, когда он одевался в белое, приходилось даже щурится. И имя у него мое! Антон! Как мы можем работать на сцене? Иногда мы обращались друг к другу по имени, и во время репетиций уже были моменты, что мы реагировали оба. Причем, когда звали Дима и Андрей, этот тоже поднимал голову, как будто к нему обращаются! Он мне вообще не понравился, блин. Постоянно ластится ко всем, пытается стать своим. Хоть бы он быстрее понял, что ему не подходит наш формат! Я уже видел в его лице разочарование! Недолго осталось и по признания собственной несостоятельности. Никто не собирается шоу ради паршивой овечки менять!

  Второй еще был куда не шло. Тоже не вышел ростом, но у него была прикольная характерная внешность: кавказец из Армавира, в Питере не так давно, такая ходячая помесь культур. С ним получались прикольные шутки, а еще ему очень шли роли старых бабушек. Он прекрасно подделывал их голоса, и я буквально сыпался от смеха. С горем пополам я был согласен с тем, чтобы Сережа стал частью нашей команды. Он точно был лучшим. что представил Санкт-Петербург нам. И на фоне пухленького Поза он смотрелся тонким коротышкой. Они хорошо контрастировали, на этом тоже можно шутить. Короче, этот мой кастинг прошел.

  Однако, помимо Антона и Сережи, был еще один... И тут у меня точно не было приличных слов. Вот, знаете, мне в детстве нравились загадки, всякие кроссворды, найди отличия и прочая херня. Я находил какую-то извращенную радость в зачеркивании клеточек в японском сканворде, если сказать так. Но этот ребус... В рот я его ебал.

// Когда зависишь, нет денег и мерещится день тот,
Когда будет по-твоему, но сейчас ничего не сделать.
Когда при резких порывах твое летучее тело,
Надо держать на якоре, чтобы оно не взлетело. //

  Звали это чудо природы — Арсений. Как вы понимаете, уже в имени его был пиздец. Графское существо щуплой наружности с чистыми океанскими глазами, старческим вкусом в одежде. Но это все хуйня. Нет, в целом, когда рядом с тобой такое чудо в перьях, с претензиями на империализм в своих манерах ребенок пролетариата максимально чувствует себя уничиженным. Но когда он начинает шутить... Во-первых, я не понимаю и половины слов, которые он несет, во-вторых, я не могу понять, как строится его шутка. Казалось бы, клад для импровизации. Но хер там плавал. Когда ты вообще не понимаешь, чего ждать от самого старого из нас, невольно начинаешь думать, а что он тут делает вообще. Он ведь даже в КВН не играл! А еще и профессиональный актер! И этот Антон за ним шавкой бегает! Короче, они бесили меня оба. Но Арсений все же бесил сильнее.

  Я пытался намекнуть Стасу с первого дня уже очного знакомства, что этих двух дружков надо бы гасить. Мы никуда не уедем с этой херней.  Но он отмахнулся от нас, а потом после первой технички перед нашими работодателями, перед самим Вячеславом Дусмухаметовом [дух захватывает!], я с ужасом понял, что и Арсений, и его шестерка, нравится им. И что именно таким они видят наш будущий коллектив... Мне пришлось смириться. Пришлось делать вид, что все нормально. Делать вид, что я абсолютно счастлив. Нет, не надо думать, что я вдруг передумал становиться звездой, передумал нравится людям, нет. Просто теперь надо было смириться с тем, что у нас будет в коллективе пятое колесо и, блять, шесток поменьше, сильно поменьше, блять.

  Я не был актером. И врал я херово. Вернее я не умел врать совсем, и был искренним в своих чувствах и эмоциях. И тогда я подумал, что мне это даже на руку! Я ведь могу радоваться искренне: постоянно радоваться, смеяться, скакать на месте, прыгать, как егоза. Во мне было так много энергии, и не потому, что я был тут самым юным, хотя это и давало мне фору, но и потому, что я верил в свой шанс, и не давал забыть остальным. Загрустили мальчики по своим девочкам? Повод устроить вечеринку с плойкой и пивком. Поспать два часа и снова репетировать. Мы осели в Москве, готовились к первым съемкам, важным, и я старался думать об этом. И срабатываться с остальными. Хотя я все еще считал, что с Арсением это сделать невозможно.

  Мы трудились с понедельника по пятницу в одном из репетиционных залов. Он у нас был самый херовый, и гримерка явно не звездная, но мы не жаловались. Я точно не жаловался. Не знаю, как там наши графья, а я был рад и этому. Рад просто шансу выступать. Но в понедельник из Алтушки добираться было то еще приключение. В принципе это проблема любого дня, но в понедельник с лютого бодуна это вообще было невозможно. Я растолкал всех бабуль в автобусе, всю молодежь в метро, и оказался в зале вовремя. Я бы даже сказал, что непростительно рано. Но есть же толк в молодости. Я быстро поднялся с пьянками, пока более старенькие ловили похмелье. А я уже прыгал, я уже был готов тренироваться. Был уже готов выступать. Хоть и запах от меня поди был потрясающий. И ни мятная жвачка, ни сигаретки, не помогли...

// Нас не учили, в карманы деньги не совали.
И чем могли лишь мы друг другу все время помогали. //

  Недолго музыка играла, недолго я был в гримерке один. Я обернулся, чтобы подстебать своих друзей, потому что был уверен, что это ответственный Стас, который даже умирая, встает, идет на первый же автобус, уже в процессе становясь человеком, и крича, бья себя в грудь, что больше так никогда не будет пить. Хуйня. До следующей пятницы. И тем не менее передо мной оказался не мой друг. Вернее, я бы даже сказал, что передо мной оказался мой главный недруг.

  Арсений.

  Я пытался с ним даже не играть тет-а-тет, потому что в таком случае мне было очень сложно сдерживать свою ложь, носить свою маску принятия. Вот и сейчас она на мгновение пошатнулась, изобразив мое неудовольствие его увидеть, но я быстро вернул широкую улыбку на лицо, я бы даже сказал, что она была слишком бодрой для десяти утра понедельника. Но мне нравилось. Нравилось улыбаться и показывать ему заряженность свою. И если Арсений считает, что я не замечал, как он смотрит на меня из-под лобья, если думает, что я не замечаю его стрел, то он явно себя переоценивает, как актера. Взаимовыгодная терпимость прекрасно описывала наш вынужденный союз. Пожалуй, это наше лучшее взаимодействие.

  Жаль, что я не смогу игнорировать графского слона в комнате, особенно когда он обращается ко мне. Сначала хочется оскалиться, мол, серьезно, что тебе нужно от меня? Но опять же. Я играю в излишнюю дружелюбность и заряженность, и это с явным перегаром изо рта. Как ты там вообще, графиня? Справляешься? Противогаз не нужен, не? Я обращаю на тебя взгляд почти что невинный, ты же таким меня считаешь, да? Милая, заведенная овечка двадцати четырех лет. Так что я таким и буду. Ради шоу. Шоу ради шоу.

  — Поз опять начал храпеть. Знаешь, у него это бывает. Реакция на осень или что, понятия не имею, — я рассмеюсь так звонко, потому что мне шутка моя нравится. Я прекрасно понимаю, что мой друг — полный, и шутить по этому поводу могу только я, он, и остальные из Воронежа, — Так что спать рядом с ним невозможно. В конце концов, я сдался, — хихикну, потянувшись к открытой банке энергетика, прекрасно будущего меня после бурных выходных. Щедрых глоток и вот я готов к этому дню намного сильнее, чем был раньше. Я вообще любил приложиться к напиткам в репетиционной и пожрать тоже нахаляву любил. А тут всегда было так много вкусняшек, самых разных. И воды... Воды... Ты пытаешься приебаться к воде?! Я нахмурюсь, переведу взгляд на пластиковую бутылку, не понимая сути претензии.

  — Слушай, ну, на ней как бы не подписано было. Да, я немного выпил! - конечно, блять. Я зашел сюда с диким сушняком, и выбирая между "дойти до автомата, купить или вытрясти энергетик, открыть и выпить", я выбрал простую схему "открой бутылочку воды", — Она закрытая была! Значит, ничья, общая... — пожимаю плечами. Но по что тебе знать, что такое "общее", с твоими-то графскими замашками? Я достану пластиковый стаканчик, возьму в руки несчастную бутылку, — Налить тебе или чего?

  ... я, кажется, забыл, что ты — брезгливый. Или что ты пьешь именно эту воду. Ну, вообще, блять, у тебя столько правил и запретов, что мне проще ебнуться, чем запомнить, что тебе нравится / не нравится, танцуй, моя красавица! Так бережешь свою воду, так носи ее с собой! И не оставляй ее там, где ее могут взять все остальные! Между прочим, я не так уж и много выпил! Тебе еще хватит на целый день! Если засунешь себе в жопу теорию о том, что все бактерии Воронежа, поезда Воронеж — Москва, метро, общественного транспорта и квартиры в Алтушке, забрались через мой рот в твою невинную бутылку. Сам подумай, блять, какой бред!

  Но я тебе этого не скажу, конечно. Я же пытаюсь сохранить лицо, сохранить эту взаимную терпимость между нами.

— Ну, или хочешь, я тебе откуплю...? — я кивну на автомат, где стояли точно такие же бутылки. Ну, ладно, может вода в них была другой марки, но вода же есть вода, блять! Чего так убиваться?! Давай, несмеяна, разведи меня на сорок рублей! Последнее от сердца отрываешь...

// Всегда сочиняй мечты,
Есть миллионы шансов, что скоро будет все сбываться. //

Кетч только  хмыкает. Он не торопится, позволяя Дэвису сделать свободный выбор. В принципе, его устроят оба варианта, даже если за драку «горячие»  достанутся и ему тоже.  У Артура вообще странное отношение к наказаниям. И он с удовольствием посмотрит, как Дэвис  ползает по траве в поисках булавки.
Мелкий хмуро глядит на него,  и опять огрызается. Кетч покачивается с носка на пятку, ожидая, что тот выберет. Занятия на сегодня у него закончились, до обеда довольно  времени, так что можно и подождать.
Развлечение  портит появление  приятеля Дэвиса. Этого Артур знает в лицо, но имени, конечно же, не помнит.  Досадливо скользит взглядом по рыжеватому мальчишке. Третий лишний в его планы не входил. А тот шагает прямо по траве, под подошвой ботинка  слышится тихий треск.
— Дорожки в парке проложены не просто так, — высокомерно улыбается Кетч, но в глазах разочарование. Дэвис мог бы получить  подзатыльник, перепачкаться в земле и траве, но отыскал бы потерю,  и забава закончилась бы вполне безобидно, — Следует смотреть, куда ставишь ногу, а тебе, Дэвис, на будущее —   внимательнее следи за своими вещами.
О, когда один из мелких нажалуется кому-то из кураторов, Артуру достанется вовсе не за то, что он косвенно виноват в порче школьного имущества. За  сломанную  булавку  получит  тот, чья она. Но директор Хесс потратила почти десять  лет, чтобы выстроить свою вертикаль власти и истребить в Кендриксе освященную столетиями традицию  «цуканья»  — прислуживания младших учеников старшим.  Ученики подчиняются кураторам и трепещут перед директрисой и лишние ступеньки в этой иерархии не нужны.
— Тимми и Микки, как мило. Просто два щеночка. Поздравляю, Дэвис. У тебя замечательный друг. С такими друзьями и врагов не надо, — Кетч всегда оставляет за собой последнее слово, он же в каждой бочке затычка.
После обеда  Кетч идет на назначенные дополнительные занятия по ненавистной алгебре, вечером пишет  ответ на письмо отца. Холодно-почтительные и вежливо-сдержанные слова привычно ложатся на бумагу с гербом школы. Артур  соглашается с решением отца, справляется о делах в доме и высказывает приличествующие надежды, что все в порядке и идет своим чередом, благодарит за присланные карманные деньги. И про себя думает, что на самом деле  провести каникулы в школе не так уж ужасно. Во всяком случае, здесь  не сопровождают наказание многочасовыми нотациями.
Во время общего ужина,  он случайно узнает, что этот мелкий придурок сам отправился к Хесс и  сознался. Наверняка еще и наябедничал. Здесь доносительство не считается недостойным, скорее —  наоборот. Лицемерием пропитан сам воздух,  и Артур сам давно пропитался им до кончиков аккуратно подпиленных ногтей. До самого сигнала отбоя он ждет, что его вызовут к директору для порки или еще хуже – заставят  писать строчки. За семь лет, проведенные в Кендриксе, Артур уже наизусть выучил первые шесть сотен строк «Илиады» в подлиннике, включая половину списка кораблей.  Мадам Хесс не имеет привычки откладывать заслуженное возмездие надолго и особенно любит назначать взыскания  на вечер, чтобы  у  провинившегося была ночь на обдумывание своего проступка, пока он ворочается на жесткой кровати, стараясь устроить поудобнее пострадавшую часть тела.
По сигналу «спать» дежурный куратор выключает  в спальнях   свет, остаются только синие дежурные ночники в коридорах.  Батарейки для фонариков —  самая ценная валюта среди учеников. Еще есть свечи —  их проще раздобыть. И то, и другое используют украдкой, таясь  от учителей.
У Артура фонарик с динамо и аккумулятором. Артур сидит на кровати и   вертит в пальцах булавку с жемчужной головкой. Точно такую же, как та, что  украшает его собственный школьный галстук и как та, что сегодня утром раздавил приятель Дэвиса. В  верхнем ящике прикроватной тумбочки лежит десяток одинаковых коробочек. В них форменные жемчужные булавки и форменные же запонки с гербом Кендрикса. Отец каждый год присылает ему их в подарок на день рождения и на Рождество. Семья Артура более чем обеспечена. Старые деньги, старый род, пусть и нетитулованная,  но аристократия, возводящая свою фамилию к сомнительной славе Джека Кетча, занимавшего должность королевского палача  сначала  при королеве Бесс, а затем  при Джейми — Шотландце.
Кетч сует булавку в карман фланелевой пижамы и беззвучно выскальзывает в коридор.  Каменные полы леденят босые ноги.  Старое здание не прогревается и к середине лета, в спальнях и коридорах более чем  прохладно даже летом, что уж говорить о промозглой лондонской зиме.  Руководство Кендрикса любило традиции,  верило в пользу свежего воздуха и в то, что двенадцать  градусов тепла —  самая подходящая  температура для сна. Окна в общих спальнях на ночь непременно открывались, так что неудивительно, что в дортуарах  младшие ученики  норовили после отбоя забраться в постели вдвоем. Согреться куда легче было, прижавшись друг к дружке и накрывшись двумя одеялами.
Он тихо крадется вдоль  спален. Двери приоткрыты,  петли хорошо смазаны, чтобы не скрипеть и не предупреждать нарушителей распорядка о появлении куратора. В одной из спален мерцает огонек свечи. Кетч оглядывается и прислушивается – не слышно ли шагов, потом заглядывает  через щелку в комнату и видит у стола  в колеблющемся свете черную растрепанную челку и тонкий нос склонившегося над книжкой или тетрадкой мальчишки.
— Дэвис, — шепотом зовет он, голос его звучит мирно, — Подойди на два слова?
Старшим входить в спальни младших запрещено. И насколько  Кетч знает  привычки директора Хесс, та ни за что не выдала бы Дэвису новую булавку сразу же. Сначала помучает заполнением бумаг, затем отправит к кастеляну,  а тот  станет тянуть время не от лени, а чтобы провинившийся лучше усвоил, что всякий поступок имеет последствия.

— Проклятье, – сумрачно произносит Кэл и передает Асоке электробинокль. – Когда я был здесь в прошлый раз, их было куда меньше...
Видимость паршивая, но прямо впереди, за рябью метели, высится храм, высеченный в скале и укрытый панцирем льда. Храм на Илуме, священное место для джедаев. Только теперь его подножие, как болезнью, изуродовано имуществом Империи; территория занята ангарами, контейнерами, грузовым транспортом и техникой, у которых несут караул штурмовики.
Сменяются они часто – здешний климат немилосерден.
BD-1 беспокойно жмет антенны к голове. Кэл снимает перчатки, дышит на ладони и протирает пальцами залепленные снегом датчики дроида, затем сажает его обратно на плечо. У Кэла и самого иней на ресницах. Беспощадный ветер, гуляющий между снежных взгорий, норовит содрать кожу с лица. Приходится повышать голос, чтобы перекричать его шум.
...А в голове – покой. Звенящая тишиной безмятежность.
Кто бы знал, какими усилиями она ему дается.
Безумно хочется разозлиться. Враз, в клочья и наплевав на всё. Чтобы ритмично стучало в висках, и ярость скрипела песком на стиснутых зубах. Рвать и метать. Без пощады.
Такое уже было с ним на Зеффо. В опустевшей деревне, где еще недавно жили люди, а сейчас остались только брошенные в спешке пожитки и распоряжения о выселении на закрытых дверях домов. Кэл не знал, куда отправили тех людей — в тюрьмы или трудовые лагеря... Теперь в их доме хозяйничала Империя. Просто поразительно, как она просачивалась в каждый уголок галактики, отравляя своим присутствием любую землю.
Добралась она и до Илума. И... Кэл не может избавиться от ощущения, что Империя уничтожает что-то слишком личное.
Он помнит, как прибыл сюда совсем юным, чтобы участвовать в церемонии Сбора. Помнит смесь азарта, нетерпения и страха облажаться, а затем – радостный трепет, когда на ладонь ложится прозрачный кристалл, на глазах наливающийся голубоватым сиянием. Его первый световой меч. Это как взросление, незаметное внешнему взгляду, но остро ощутимое изнутри.
  И то, что Империя влезла сюда, бесцеремонно ломая и священные традиции этого места, и его, Кэла, прошлое...
Он медленно сжимает и разжимает кулаки.
Злость не та роскошь, которую он может себе позволить.
По земле под ногами пробегает дрожь, отдает неприятной вибрацией в костях. Кэл молча обменивается взглядом с Асокой. Где-то в пещерах работает буровая пила – здоровенный зубастый монстр, вгрызающийся вглубь планеты. В прошлый раз Кэл задавался вопросом, что Империя забыла на Илуме. Теперь стало очевидно, что они развернули здесь масштабную добычу кристаллов.
Зачем им столько?..
— Дождемся смены караула и попробуем подобраться ближе.
У них с Асокой нет четкого плана. Когда они обсуждали эту вылазку, то не знали толком, с чем именно будут иметь дело — количество противников, размах ущерба... «Будем действовать по обстоятельствам», – пожимает плечами Кэл и кривит губы ухмылкой,  — «Меня устроит любой способ усложнить Империи  жизнь».
Ясно одно: их всего двое, а это слишком мало, чтобы идти напролом. Кэл жестом указывает на вершину скалы.
– Те окна наверху... Думаю, мы сможем пробраться через них внутрь незамеченными.